Вонгозеро - Страница 36

— Ладно, ладно, нормальный маршрут, — карту Андрей не взял, и лицо у него было недовольное.

Сережа наблюдал за ними, не вмешиваясь, и Леня тоже молчал, переводя взгляд с одного на другого; я мельком взглянула на Иру и неожиданно поймала ее взгляд — с удивлением я заметила, что она закатила глаза и едва заметно улыбнулась, ты тоже его не любишь, подумала я, надо же.

— Ну, — сказал папа бодро, — по машинам?

— Ладно, поехали, Наташка, — отозвался Андрей тут же, — удачи вам, ребята, — и похлопал Сережу, который направился было к своей машине, по плечу; Сережа машинально тоже потянулся, чтобы обнять его, но рука его зависла в воздухе.

— Погоди, вы что, серьезно собрались ехать во Всеволожск? — растерянно спросил он.

Засыпая на пассажирском сиденье — Витара теперь ехала первой, потому что Сережа уступил наконец Ире свое место за рулем, — я думала: что бы ни произошло, какие бы мысли ни беспокоили меня, я все равно сейчас усну, даже если нам попадется такой же страшный мост, даже если кто-нибудь остановит нас и заставит выйти из машины — им придется нести меня на руках, потому что я буду спать, и плевать на все. Подъема, который я почувствовала после короткого отдыха перед Тверью, давно уже не было, мне ни разу еще не приходилось вести машину всю ночь, я сделала все, что могла, а теперь я закрою глаза, и все это исчезнет — дорога, опасности, поджидающие нас за каждым поворотом, и эти чужие, едва знакомые мне люди — сколько волнений подряд может вынести человек, сколько раз у него екнет сердце, собьется дыхание до момента, пока ему не станет все равно и все, происходящее вокруг него, не превратится в бессмысленные, полуреальные декорации?

Это было даже хорошо, что я так устала, — мысли текли лениво, медленно, и все, что случилось с нами в эти несколько дней, вдруг почти перестало меня беспокоить, я равнодушно думала — одиннадцать человек в двухкомнатном, без удобств охотничьем домике, люди, которые ни за что не оказались бы вместе, будь у них такой выбор, которые даже в отпуск такой компанией не поехали бы — пока Сережа уговаривал их, пока они отходили в сторону и что-то яростно шепотом друг другу доказывали, было уже ясно, что они согласятся, что поедут с нами, потому что все эти сто километров, которые им пришлось возвращаться от моста, а может быть, и раньше, возможно, даже с самого начала — они знали: нет больше ни Всеволожска, ни безопасного, уютного родительского дома, и самих родителей тоже больше нет; знали и просто боялись себе признаться в этом, потому что никакого запасного плана у них не было. Интересно, как долго он собирался делать вид, что все мы сейчас поедем своей дорогой, думала я сквозь сон, неужели — если бы Сережа не начал настаивать немедленно — он действительно позвал бы жену, сел в свой пикап и отправился бы искать этот мифический путь к мертвому городу? Так странно, я никогда этого не умела — держать паузу, не просить ни о чем, спокойно ждать, пока остальные сами предложат помощь, и ведь всегда находятся эти остальные, которые уговаривают, спорят и доказывают и благодарны за то, что их помощь оказалась принята, и ведь этому невозможно научиться, у меня ни за что не получилось бы, подумала я и только тогда наконец заснула.

* * *

В этот раз я не проснулась мгновенно — бывают такие пробуждения, особенно если день впереди не сулит ничего хорошего, когда уши уже невозможно защитить от звуков, а глаза — от света, но ты изо всех сил пытаешься нырнуть обратно — меня еще здесь нет, я сплю, я ничего не слышу, и веки мои закрыты. Я сопротивлялась бы и дольше, если бы звуки вдруг не ворвались прямо в мой сон, разорвав его на части, — их было слишком много, этих звуков, словно кто-то громко крикнул мне в ухо, и тогда я открыла глаза и выпрямилась на сиденье.

Мы были в городе — почему-то сразу было понятно, что это именно город, а не деревня, несмотря на двухэтажные деревянные дома, приземистые, в четыре-пять окон с аккуратными кружевами наличников, с печными трубами — наверное, из-за церковных куполов, возвышавшихся сразу с нескольких сторон, в деревнях никогда не бывает так много церквей. Стоило мне подумать об этом, как появился первый каменный дом — тоже двухэтажный, но очевидно городской, хотя окна первого этажа все до единого почему-то были заколочены досками; солнце уже почти село, и все вокруг было голубое и розовое — глядя вокруг, я никак не могла сообразить, откуда это чувство тревоги, чем оно может быть вызвано среди этих тихих домиков под висящими в прозрачном воздухе куполами, но с этим городом явно что-то было не так. Первое, что бросилось мне в глаза, — сугробы, слишком высокие для этих улиц с низкими домами, достающие порой почти до подоконников; машина двигалась как-то странно, и, приподняв голову, я увидела, что дорога тоже завалена снегом — он был немного утрамбован, словно недавно здесь проехало несколько больших автомобилей, оставивших после себя неровную колею — в ней мы и ехали, медленно, раскачиваясь из стороны в сторону; а потом я увидела женщину. На голове у нее был платок — серый, шерстяной, туго повязанный под подбородком, она шла вдоль дороги, по которой мы ехали — небыстро, с усилием прокладывая себе путь сквозь снежные наносы на обочине, и тянула за собой санки — обычные детские санки с исцарапанными металлическими полозьями, без спинки, на несколько раз перевязанной грубой веревке, а на санках, неудобно свисая с обоих концов, лежал длинный черный пластиковый мешок.

Я смотрела на нее во все глаза — вся ее фигура, напряженная, согнутая спина, медленный шаг, санки — что-то напомнила мне, что-то тревожное, неприятное, я чувствовала, что вот-вот вспомню; мы уже обогнали ее, и я, обернувшись, пыталась рассмотреть ее получше, как вдруг Витара вывернулась из колеи, освободившись от сковывающего ее снега, побежала быстрее, и мы достигли широкого, пустого перекрестка.